"КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ" №17 от 28.04.03
Произведения Стефана Грабинского решительно выпадают из польской прозы ХХ века. Впрочем, и в общеевропейскую литературную традицию они никак не вписываются. А становятся они в один ряд лишь только с творениями таких же странных писателей, раньше или позже «выпавших» из своих национальных писательских школ: Эдгар По, Амброз Бирс, Густав Майринк, Говард Лавкрафт... Короткие рассказы Грабинского больше всего напоминают новеллы По, более крупные повести ближе к европейской «магической» прозе о демонах и ведьмах. Особенность его прозы – в абсолютно своеобразном взгляде на мир. Известный исследователь эзотерических традиций Евгений Головин в предисловии к первому на русском языке двухтомному избранному писателя называет этот взгляд магическим, а самого прозаика – магом. Действительно, Грабинский видит то, что скрыто от других людей, – его мир пронизан множеством невидимых для глаз, но необычайно прочных магических связей, ничего общего не имеющих с привычными для всех нас причинно-следственными. Следуя этой неестественной и тайной логике, и происходят события в его произведениях.
Так, например, Вжецкий – персонаж рассказа «По касательной» – движется по городу, следуя, как указаниям, обрывкам чужих фраз, афишам и другим расплывчатым знакам. Он движется к смерти, но не в силах остановить этого движения – оно начинает носить обрядовый характер, а сама смерть превращается в ритуал.
Такой же черный ритуал совершает и горбатый железнодорожник Вюр в рассказе «Тупик». Он собирает в поезде тринадцать человек, чтобы потом принести их в жертву... железнодорожному тупику. «В поэзии тупикового мрачного одиночества – неизбывная тоска, тоска по бесконечным далям, недоступным из-за ограничительной насыпи, из-за вечно закрытого шлагбаума, – говорит он. – Совсем рядом мчатся поезда, в бескрайний прекрасный мир устремляются машины – здесь барьер, глухой предел, поставленный насыпью. Тоска обездоленности».
«Железнодорожной» магии посвящен целый сборник Стефана Грабинского, шесть рассказов из которого включены в этот двухтомник. Нет ничего удивительного, когда автор находит мистику в древних стихиях – так поступают многие, но Грабинский выделяет магическую составляющую и в современных технологиях. Для него, жившего в начале прошлого века, в эпоху стремительного развития науки и техники, поезд является таким же чудовищным порождением стихии огня, как для средневекового алхимика – саламандра. А если принять во внимание его размеры, то никак не удержаться от священного трепета.
Едва ли не каждое произведение Грабинского кончается смертью одного или нескольких персонажей. Однако с позиций «магического релятивизма», на которых стоит писатель, это не так странно, как кажется реалистам. Ведь в соответствии с древними традициями смерть – это вовсе не конец, а переход на другой уровень.
Андрей Щербак-Жуков